В этом году исполняется 15 лет с момента подписания Акта о каноническом общении между Московской Патриархией и Русской Православной Церковью Заграницей. Епископ Каракасский и Южно-Американский Иоанн вспоминает, как он переживал эти события, зачем противники воссоединения пытались похитить архиерея из Ири и в чем духовное значение этого исторического события для всего нашего народа.
— Владыка, возвращаясь памятью к тем знаменательным и эпохальным событиям, задам первые вопросы: где застала Вас весть о подписании Акта? Какова была Ваша реакция? И что в тот момент происходило вокруг? Вспомните об этих днях.
— Я пользуюсь словом «примирение». Этот процесс длился несколько лет, поэтому для меня он не был неожиданностью. Большие сдвиги начались в начале 2000-х годов, когда я служил в Иерусалиме. Митрополит Виталий (Устинов) ушел тогда на покой, а он был ярым противником переговоров с Москвой. После его ухода вокруг него создали раскол. Но дело сближения уже началось, начались переговоры, значит, примирению суждено было быть. Для меня это было радостно. Никто не торопился, но важно, что уходил «сектантский» менталитет в стиле «мы единственные стоим в Истине, и объединяться с Москвой никак невозможно».
Мне вначале казалось, что немного торопились с этим решением. Но после примирения появились нормальные отношения, я подумал — надо было быстрее, еще в 1991 году начинать что-то делать! Но о самом моменте подписания Акта о каноническом общении я не особо переживал, потому что это было завершение ранее начатого процесса.
— Примечательно, что Вашу кандидатуру на епископскую хиротонию утверждал уже Патриарх Алексий II.
— Да, я первый архиерей Зарубежной Церкви, рукоположенный по благословению Московского Патриарха. Но это просто случайность! Были надежды, что на мою хиротонию приедет владыка Егорьевский Марк, но в Москве неожиданно созвали Собор, и он к нам не прибыл.
— Насколько мне известно, энтузиазм о воссоединении РПЦЗ с Московской Патриархией разделяли далеко не все. Почему? Кажется, и владыка Даниил Ирийский также настороженно к этому относился.
— Во-первых, отношение владыки Даниила (Александрова) было намного сложнее, чем об этом писали. Епископ Даниил задолго до подписания Акта был за примирение, но против соединения. Еще в 1998 он написал письмо Собору Зарубежной Церкви (поскольку он не мог участвовать из-за болезни) об этом, при этом осуждая сектантский менталитет. Во время болезни у владыки был келейник, живший при нем постоянно. Епископ Даниил уже был в довольно плохом состоянии. К сожалению, келейник имел возможность влиять на владыку, поскольку был для него единственным источником информации (и дезинформации). Епископ Даниил переживал, что произойдет соединение как растворение, и Зарубежная Церковь как таковая перестанет существовать. Если бы ему грамотно объяснили, что на самом деле происходит, он не был бы против. Епископ Даниил задолго до подписания Акта был за примирение Церквей, но против их соединения.
Владыка Даниил участвовал в моей хиротонии. Мы тогда из уважения к нему спросили, нужно ли поминать Патриарха (мы в Ири могли не поминать в течение пяти лет, нужно было к этому постепенно привыкнуть). И владыка Даниил тогда ответил: «Конечно, надо помянуть!»
Было даже такое, что раскольники обманом хотели владыку Даниила украсть! Это бы убило его, конечно. Потому что они не знали, какой у него был медицинский режим. Он бы умер с этими людьми.
Те, кто был против примирения, ушли в раскол. И до этого они десятилетиями отравляли нашу церковную жизнь. Здравомыслящие люди боялись, что будет раскол… Ну, ушли. Теперь можно свободно дышать.
— Так уж получилось, что немалое число противников оказалось во вверенной Вам епархии — Южно-Американской. Есть ли тенденция к уврачеванию раскола? Можно ли сказать, что приходы неканоничных групп постепенно уменьшаются и вскоре и вовсе исчезнут?
— Да, в Южной Америке их большинство. В других местах их ничтожно мало. А здесь большинство клириков и мирян ушло в раскол. Я пришел к выводу, что уход в раскол для них имеет нецерковные причины. И поэтому даже найти общий язык с этими людьми невозможно. Церковный раскол — это разделение на базе церковных тем. А те люди, которые ушли от Зарубежной Церкви, имеют причины нецерковные. Есть политические, психологические, социологические, экономические… Церковный раскол — разделение на базе церковных тем, а люди, ушедшие от Зарубежной Церкви, имеют причины нецерковные
Народ в Южной Америке особенный. Я жил в среде эмиграции в Австралии и США, но такого, как здесь, нигде не видел. Присутствует обиженность: «Все про нас забыли, мы никому не нужны, и нам никто не нужен». Вот такой здесь менталитет, в том числе и среди православных. В других Церквах то же самое. Когда я приехал в Южную Америку, служил у сербов, когда мог, потому что у них не было даже священника. Они еле существовали… Но вот и у них раскол. Мне казалось, что когда община едва выживает, то это, наоборот, повод к объединению. Но нет, в их среде возник «черногорский раскол». У них есть свой лжеархиерей в Черногории… и в Аргентине! Мне кажется, это не случайно.
То же самое у католиков. Есть Аргентинская национальная католическая церковь. И в чем же дело? Почему отделились от нормальных католиков? Непонятно! Дух здесь такой: надо противостоять, отколоться…
Что касается уврачевания раскола… здесь я не могу найти общий язык. Как я, как архипастырь, могу их принять в таком случае? С другой стороны, спокойно и без них. Как они мучили моих предшественников и отравляли церковную жизнь во всей Зарубежной Церкви столько лет! Мы малочисленны, но из-за этого наша жизнь более спокойна.
У раскольников будущего нет. Клириков в Южной Америке больше, чем у нас, но они уже умирают. В Аргентине двое из них скончались, остался только один. В Чили священнику за 90 лет… Это тупик.
— На Ваш взгляд, в чем духовное значение воссоединения двух частей Русской Церкви?
— Единство Русской Церкви — естественное состояние. Столько лет нас разделяли преграды… Это все было происками внешних врагов. Теперь, слава Богу, у нас нормальное церковное общение, и Церковь — одна. Думаю, что для Московской Патриархии наше влияние не особо ощущается в России, но заграницей — да.
Из-за разделения с Москвой мы не имели нормального общения с другими Поместными Церквами (за исключением сербов). В России не очень чувствуется вопрос общения с другими Церквами, потому что в России одна Поместная Церковь. Но в зарубежье все Церкви находятся в рассеянии, представляя религиозное меньшинство, поэтому мы должны общаться. Мы должны чувствовать себя одной Церковью.
Беседовал Владимир Басенков
Сретенский монастырь/Патриархия.ru
