Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл выступил на конференции «Богословское наследие митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима», посвященной 80-летию со дня рождения владыки.
***
Ваши Высокопреосвященства, Преосвященства, досточтимые отцы, братия и сестры!
Я бы хотел сердечно поблагодарить Вас, владыка митрополит Владимир, и Вас, владыка ректор, за организацию этой конференции, за ту подготовку, которая была сделана на пути к этой конференции.
Меня глубоко тронул фильм, который мы сейчас видели. Конечно, за десять с небольшим минут невозможно сказать много о такой личности, как владыка Никодим, но авторы фильма, кажется, прикоснулись к очень важным сторонам его жизни и сумели передать ту атмосферу, которая существовала в годы владыки Никодима. Хотя, конечно, есть и то, что нам, хорошо знавшим владыку, трудно принять, например, искаженный почти до неузнаваемости его голос. Не было этих пронзительных интонаций, он говорил медленнее и служил величественно, очень красиво, но, видимо, таков был тогда уровень звукозаписи, что до наших времен невозможно было донести аутентичное звучание.
Я хотел бы несколько слов сегодня сказать о владыке, хотя многое было уже сказано и год тому назад, когда мы вспоминали 30-летие со дня его кончины, и много раз мне приходилось говорить в связи с годовщиной смерти владыки. Поэтому сегодня я хотел бы остановиться на двух или трех моментах, которые, мне кажется, очень важны для понимания личности покойного владыки Никодима.
Человек — это социальное существо. Среда оказывает на нас колоссальное влияние. Мы даже себе до конца не представляем, не отдаем отчета в том, насколько наши мысли и поступки детерминированы этими внешними влияниями. Когда человек живет в соответствии с этими влияниями, когда он вписывается в среду обитания, то чаще всего он испытывает от этого комфорт. Потому что среда — это очень сильная энергетика, и поэтому жить в соответствии с законом среды проще и комфортнее — не требуется так много сил на преодоление внешних обстоятельств. Это все равно как плыть по реке, по течению. Чем быстрее течение, тем проще плыть, можно вообще двигатель отключить, парус убрать, сама река несет нас.
Все что касается истории нашей страны в ХХ веке, то у той реки, у этого исторического потока, в котором оказалась страна, было очень мощное течение, настолько мощное, что движение против этого течения оказывалось совершенно нереальным. Может быть, оно было таким мощным и монолитным потому, что все те, кто пытался развернуться против течения, этим течением уничтожались. И к тому времени, когда владыка митрополит вышел на свое церковно-общественное служение, все было отлажено, в том числе и в церковно-государственных отношениях. Всякая попытка церковной автономии по отношению к власти была уничтожена с корнем, никакой самостоятельной позиции, даже в мелочах, быть не должно. Все решали люди (одного из них мы видели сегодня на экране), светские люди, которые определяли, кому быть архиереем, кому не быть архиереем, что говорить священнослужителям, что не говорить.
И нужно сказать, что измученное гонениями и страданиями русское духовенство в эти послевоенные годы, получив хоть какое-то нормальное право и возможность служить Богу, совершать Евхаристию, крестить детей, отпевать покойников, не то что смирилось, а приняло все то, что существовало в стране. Течение было быстрым, и Церковь, оказавшись в этом течении, двигалась вместе со всеми. И люди благодарили Бога за то, что не было больше гонений, что больше не расстреливают духовенство. Храмы закрываются, но с этим приходилось мириться, как со злом, неизбежным злом.
Стереотипы мысли очень важны. Вообще стереотипы — это очень большая сила. Человек начинает мыслить стереотипами, когда он воспитывается в системе, продуцирующей эти стереотипы. И в сознание, в том числе и многих церковных людей, приходили такие мысли: «Ну что ж поделать, сделать ничего невозможно, слава Богу, что Церковь как-то существует».
Никогда не забуду одного очень благочестивого ленинградского священника, который был дружен с моим отцом. Когда он узнал о том, что я собираюсь идти в семинарию, он стал чистосердечно меня отговаривать. И главный аргумент сводился к следующему: «ну ты понимаешь, даже на нашу-то жизнь наверно не хватит этого служения, все закончится гораздо раньше. Что ж ты будешь обрекать себя на что-то плохое в жизни?» Это был глубоко верующий человек, пастырь, которого любили люди.
Движение в этом потоке формировало мышление. Почему я об этом говорю? Потому что владыка Никодим был тем человеком, который позволил себе развернуться против течения. Только великим людям дана возможность посмотреть на ситуацию с иной точки зрения, не с той, с которой все смотрят. Все смотрели изнутри этого потока. Все свыклись, все привыкли. А владыка Никодим посмотрел на все это движение с какой-то другой стороны. И он понял, что тогда требовалось Церкви для того, чтобы изменить ситуацию. Он понял, что Церковь не может из этого потока выскочить, но привнести некую автономию внутрь этого потока, защитить, в первую очередь, кадровую политику Церкви от грубого вмешательства власти — это необходимо.
И тогда он начал действовать изнутри этого потока. Он рассказывал нам, близким для него людям, что еще будучи молодым иеромонахом Ярославской епархии, он смело общался с представителями власти, с тем же уполномоченным по делам религий, и пытался доказать этим людям, что между ними и им нет разницы. Он не изгой общества, он не меньший патриот, чем они, он родился в советское время в советской семье, у него не было родственников за границей (тогда это было очень опасно), у него не было связей с дореволюционными эксплуататорскими классами, он был советским человеком. И настаивал на своем праве в диалоге с советскими чиновниками ставить себя на равный уровень с ними, говорил с ними не языком человека униженного, напуганного, боящегося каждого грозного взгляда начальника, а пытался поставить себя на равный уровень и вести диалог с властью.
Власть к этому не была приучена. Какой мог быть диалог? Все отношения с Церковью сводились к следующему: указание власти должно было приниматься Церковью. А здесь появился молодой энергичный человек, на которого нельзя показать пальцем и нельзя его ни в чем обвинить и ни в чем заподозрить, он действует изнутри потока.
Для того чтобы было так, ему должны были доверять, в том числе и представители власти. И владыка осуществлял абсолютно филигранную дипломатическую работу. Никогда не поступаясь истиной и не идя против истины, он умел говорить таким образом и таким языком, которые убеждали власть в том, что перед ними не враг. Потому что если бы убедились в том, что перед ними враг, его бы просто не существовало как митрополита, тем более Ленинградского и Новгородского. Что же удалось сделать владыке?
Есть такое у нас понятие, я его очень не люблю, но оно вошло в нашу историческую науку, такое понятие как «сергианство». Само по себе понятие с личностью Патриарха Сергия прямо не связано. Это скорее то, что Церковь переживала в более позднюю эпоху, когда было сломлено всякое сопротивление Церкви. Суть этого явления заключалась в том, что все, включая и кадровую политику, определяла власть. И вот владыка был первым человеком, который изнутри системы стал эту совершенно неправильную схему отношений Церкви и государства разрушать. У него был реальный диалог с властью, в результате которого власть очень часто меняла свое мнение. А чем иным можно было объяснить действительно многие и многие архиерейские хиротонии, привлечение к служению молодых, по тому времени —образованных людей, с новым взглядом на жизнь? Ничем другим, как его способностью переубеждать власть, а если власть отказывалась от своего взгляда на того или иного человека, значит это был реальный диалог. Не всегда владыка побеждал, но счет всегда был в его пользу.
Я могу назвать конкретные имена людей, которые, наверное, не стали бы никогда архиереями, если бы не владыка Никодим. В первую очередь, это покойный Святейший Патриарх Алексий — тогда никому не известный священник в маленьком провинциальном городе Йыхви, родившийся в буржуазной Эстонии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Владыка Никодим увидел этого священника, случайно посетив город Йыхви. И очень скоро священник стал епископом и первым заместителем владыки Никодима. Здесь, в этом городе, следует вспомнить о почившем владыке митрополите Антонии (Мельникове), который бы никогда не стал архиереем, если бы не владыка Никодим.
Я могу продолжать этот ряд. И как было сказано, действительно, ко времени перестройки, ко времени перемены церковно-государственных отношений те люди, которые стали архиереями благодаря владыке, приняли на себя весь груз управления Церковью. Практически весь Синод состоял из них, кого владыка Никодим тем или иным способом привел к архиерейскому служению.
Конечно, когда человек выпадает из системы, то для многих это кажется опасным, неправильным, слишком радикальным. Ведь привыкли все к движению по течению, даже в Церкви люди привыкли к этому движению. И я помню, как не все из санкт-петербургских архиереев были в восторге от деяний митрополита. Сложилась система согласований с уполномоченным по делам религий: так уютно, просто ― позвонил, согласовал и живи спокойно. А тут появился митрополит, с которым надо вдруг согласовывать свои действия. Ведь проще с одним, чем с двумя. Владыка переломил и эту ситуацию в Петербурге, и вокруг него образовался круг единомышленных ему священнослужителей разного возраста: и людей пожилых, и среднего возраста, и совсем молодых, опираясь на которых он действительно перевернул жизнь всей епархии. Вместо застоя, умирания, движения по течению здесь вдруг забурлила встречная энергия.
И в этом зале присутствуют многие, кто были участниками этого процесса. Они подтвердят, что все было точно так: и тысячи людей на богослужениях, и новая молодежь в духовной школе, и новый дух, который привнес владыка.
Но кому-то это всегда не нравится, не нравится тем, кому приятно и комфортно плыть по течению. Поэтому была и в то время оппозиция владыке. Кое-кто недоуменно пожимал плечами, кому-то не нравились его длинные службы, кому-то не нравилось многое из того, что он делал, но абсолютное большинство людей его горячо поддерживало и было с ним.
Одной из черт владыки, которая проистекала из его характера, из его жизненной истории, был максимализм. Он был действительно максималистом, а потому с ним было трудно. И особенно трудно было тем, кто был близко рядом с ним. Я сегодня уже имел возможность сказать, что он обладал таким опасным свойством: он не испытывал чувства усталости. Усталость организма ― это сигнальная система, которая говорит об опасности. Когда человек устает, то организм сигнализирует, что нужно остановиться. У владыки этой системы не было, он мог три-четыре ночи не спать и работать. Мы все рядом с ног валились. Вспоминаю, что утром, когда мы умывались, почти всегда из носа текла кровь. Вот такой был ритм, такое было напряжение в работе, и мы действительно с ног валились, а он ходил и удивлялся: «Что вы такие слабаки, почему же вы так?» Наверно это и привело к тому, что в сорок восемь лет человек скончался от седьмого инфаркта. Но ведь такой максимализм опять-таки не для всех комфортен, не всем приятен. И кому-то из собратьев-архиереев это не нравилось, потому что на его фоне была видна бездеятельность того или иного владыки, и поэтому не было стопроцентной поддержки, хотя, конечно, еще раз хочу сказать: абсолютное большинство, в том числе епископата, его поддерживало и считало его действительно лидером нашей Церкви.
Когда сталкиваешься с такими людьми как владыка, то кажется, как кто-то сказал об этом в одном фильме, что человек живет не в свою эпоху. Действительно, наверное, если разложить все по полочкам и логически представить — его жизнь, его мысли, его убеждения — то, наверное, эпоха, которую мы переживаем ― это его эпоха.
Но, с другой стороны, сегодня многие люди, в том числе и в Церкви, достигают больших успехов. Я сейчас, уже будучи Патриархом, имею возможность посещать многие епархии, и вижу, какую огромную работу выполняют епархиальные архиереи, и как много сделано. А вот тогда реальные дела мог делать только он один. И вот возникает вопрос: а какая же эпоха является его эпохой? Нынешняя эпоха, в которой он был бы одним из многих, или та эпоха, когда он был одним единственным реальным примером для всех, в том числе и в первую очередь, для той молодежи, которая его окружала?
Мне кажется, что Господь приводит к служению людей в то время и в том месте, где они более всего нужны. Поэтому сложнейшая жестокая эпоха, в том числе и эпоха хрущевских гонений и наступившего потом застоя, и была его, владыки Никодима эпохой, преодолевая которую он явил удивительный образец преданности Церкви и личного мужества. И поэтому действительно можно сказать, что его жизнь была жизнью исповедника, который отдал самое дорогое, что у него было ― собственную жизнь, для того чтобы, может быть, наступила та эпоха, в которую нам с вами приходится трудиться.
Благодарю вас за внимание.
Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси
