Ответы Святейшего Патриарха Кирилла на вопросы участников Собрания игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви

23 сентября 2025 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл возглавил работу Собрания игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви. В завершение заседания Святейший Владыка ответил на вопросы участников.

— (Игумен Сергий Куксов, настоятель Вознесенской Давидовой пустыни Подольской епархии) Ваше Святейшество, мы многое услышали от Вас о внутренней монашеской жизни, но сегодня обители ведут и социальную, и просветительскую деятельность вне монастырских стен. В частности, наш небольшой монастырь находится в населенном пункте Чеховского муниципального округа, рядом с нами детский садик, школа, техникум, и мы достаточно плотно с ними взаимодействуем, действует также воскресная школа. Посещая детей, мы часто стараемся находить какие-то примеры, которые побуждали бы их обратиться к Богу. Можно погружаться в историю нашей Церкви, когда люди за веру умирали, но далекий пример не всегда близок детскому сердцу. Другое дело, когда ты говоришь о наших современниках, о нашей жизни, а я сам сын священника и хорошо помню, как нас в школе выставляли к доске и всячески обличали: почему мы не пионеры, почему не октябрята, почему мы в храм ходим, в Бога верим? И хотелось бы узнать, как в Вашей семье родители помогали Вам преодолеть этот барьер в общения со сверстниками, преподавателями.

— Действительно, все то, что Вы сказали, было частью и моей биографии. Но в отличие от Вас я учился в страшные времена так называемых хрущевских гонений. Мой отец был ревностный священник, и за эту ревность его перевели из Санкт-Петербурга, тогдашнего Ленинграда, в районный центр, в Красное Село (сейчас он уже вошел в черту города, а тогда находился за пределами Ленинграда). Был как раз разгар хрущевских гонений, но я не вступал в пионеры. А учился я хорошо, и когда меня вызвали на педагогический совет, я сказал, что вообще-то готов вступить. Это вызвало почти детскую радость у педагогов, которым, видимо, грозило взыскание за то, что у них кто-то из школьников не пионер. Но я выдвинул требование: «Хоть завтра повяжу пионерский галстук, но при условии, что в воскресенье пойду в пионерском галстуке в храм и буду там причащаться». Пауза, тяжелый вздох, и мне говорят: «Это невозможно». Отвечаю: «В таком случае — поймите меня правильно — и мне невозможно вступить в пионеры».

Все это я рассказываю к тому, чтобы стало понятно: закалка через прохождение испытаний, скорбей, страданий — это лучшая школа доброделания и вообще формирования правильного мировоззрения.

В наше время самым страшным испытанием была государственная атеистическая пропаганда, политика силового насаждения атеизма, а ведь сейчас ничего подобного нет. Нынешняя благоприятная атмосфера должна содействовать масштабному воцерковлению детей и молодежи. Должен сказать, происходит много положительного, и в этом большая роль наших школ, воскресных школ, детских и молодежных церковных организаций. Но примером для детей, несомненно, должны быть герои из прошлого, ведь именно так формировались убеждения многих поколений. Очень активно на это влияли литература, история. В советское время и литература, и история подвергалась ревизии, но ведь в наше время ничто не мешает преподавать всё аутентично, в полном соответствии с исторической истиной. Поэтому очень важно, чтобы мы, неся слово Христовой истины, имели силу духовную актуализировать эту истину для детей и молодежи и школьного, и более старшего возраста. Я часто употребляю это слово, потому что, слушая проповеди, порой удивляюсь тому, насколько эта проповедь бывает далека от того, что сейчас близко человеку. Не только с точки зрения, скажем, философских идей, но даже с точки зрения языка. Это не значит, что язык проповеди должен быть вульгарным — Боже упаси! И с такими примерами я сталкивался, когда батюшка говорит проповедь, будто в какой-то компании общается. Должен быть в некотором смысле возвышенный язык, но этот язык не должен создавать трудности для восприятия со стороны молодежи, и не только молодежи, но и вообще современных слушателей, готовых слышать слово Божие.

Каждая эпоха требует своего подхода к тем, к кому обращается наша проповедь, требует особых знаний и особой силы убеждения у проповедующего священника. А эта сила убеждения проистекает не только от знания каких-то текстов, а от того, как сам священник все это переживает. Если это его родное, то он скажет хорошо, даже если не очень начитан в писаниях святых отцов. Если же все это для него нечто далекое, если центр его жизни лежит вне этой проблематики, вне духовной жизни, вне богослужения, молитвы, то ничего не получится. Не может врач излечить больного, если у него нет знаний или если он сам болен. Не может священник лечить современного человека, если он не знает причин болезни или сам страдает этим же недугом.

Иными словами, если вы сами не переживаете то, о чем говорите, если у вас самих нет опыта духовной жизни, то ваши слова будут медью звенящей (см. 1 Кор. 13:1). Вот мы и переходим к самому главному: без веры невозможно угодить Богу. Если у священника слабая вера, то ты и Богу не угодишь, и людей не научишь. Если богослужение и молитва не являются центром твоей жизни, ты никогда не будешь убедителен ни в своей проповеди, ни в своем общении с прихожанами. Поэтому вот мой призыв ко всем нам — и к епископату, и к духовенству: никогда не оставлять работу над самим собой! Никогда! От того, что у вас в сердце, в душе, в сознании, зависит убедительность ваших слов. Для того мы и проводим такие собрания, чтобы каждый осознал личную ответственность за благовестие, которое он призван нести миру и своей пастве.

— (Епископ Касимовский и Сасовский Исаакий) Ваше Святейшество, мы знаем, что сохранение русского монашества на Афоне во многом является заслугой митрополита Никодима (Ротова), Вашего духовного наставника. Мы знаем, что митрополит Никодим всячески способствовал сохранению монашества. Это была и духовная поддержка, но самое главное — он способствовал отправке отсюда, из России, многих относительно молодых, но в то же время духовно опытных ревностных монахов, в частности, архимандрита Авеля, подвижника, который закончил свою жизнь в Иоанно-Богословском монастыре Рязанской митрополии. Этот ревностный архипастырь, митрополит Никодим, был и Вашим духовным наставником, который повлиял на формирование Вашей личности. Не могли бы Вы поделиться впечатлениями от его жизни, от того, с чем Вам лично пришлось столкнуться?

— Прежде чем поделиться впечатлениями, начну с конца: владыка Никодим умер в 48 лет от седьмого инфаркта. Вот мог бы человек, который жил для себя, для своей карьеры, для своего материального благополучия или, как его иногда обвиняли, служил безбожному государству, умереть в 48 лет от седьмого инфаркта? Нет! Такой диагноз означал, что он прожил тяжелейшую жизнь в тяжелейшей борьбе.

В то время мало кто из архиереев, почти никто, мог возразить уполномоченному Совета по делам религий (был такой чиновник в каждой области, задача которого заключалась в том, чтобы ограничивать церковную жизнь и в конце концов содействовать полной ликвидации религиозных убеждений). Владыка Никодим был первый, кто говорил уполномоченным «нет», причем не только на уровне Ленинграда, где был очень жесткий уполномоченный, некий Жаринов. Как он давил Церковь! Но владыка и ему говорил «нет». Он отбивал каждый приход, который предполагался к закрытию, и при нем не было закрыто ни одного прихода, за единственным исключением, решение по которому было принято еще до того, как он пришел на кафедру.

Помню, в каком состоянии он возвращался после общения с уполномоченным. А однажды я был свидетелем телефонного разговора, который он вел, уже пережив инфаркт. Он лежал в своей келейке на кровати, и вдруг я слышу, что он кричит, — в то время, когда ему был совершенно необходим полный покой! Потом я спросил у него, что случилось, а он отвечает: «Это я с Куроедовым разговаривал». А Куроедов был председателем Совета по делам религий — тем самым человеком, через которого партия и правительство вели антирелигиозную деятельность. В частности, Куроедов требовал от владыки ограничить число поступающих в Ленинградские духовные школы из Ленинграда и с высшим образованием, а владыка ему с такими интонациями отвечал.

И всякий раз, когда кто-то критикует митрополита Никодима, я говорю: в 48 лет от седьмого инфаркта человек благополучный, наслаждающийся жизнью, не умрет. Поэтому прошу всегда помнить в ваших святых молитвах моего авву, владыку митрополита Никодима.

Здесь присутствует владыка Лев, который тоже хорошо его помнит и подтвердит правоту моих слов. Действительно, это была целая эпоха в истории Церкви, и благодаря митрополиту Никодиму появилось новое поколение русского епископата, к которому и я был сопричислен.

— (Игумения Мария (Сидиропулу), настоятельница Елисаветинского женского монастыря в Бухендорфе, Мюнхен) Благословите! Известно, что Ваши детские годы были тесно связаны с Псково-Печерским монастырем, и вот такой вопрос: насколько этот период явился духовной закваской для Вашего возрастания или, может быть, сформировал некий фундамент, на который Вы сегодня, в непростое для Церкви время, можете опираться?

— Матушка, с удовольствием отвечу на этот вопрос. Родители нас возили по монастырям. Начиная с первого класса школы, на каникулах, мы всегда уезжали либо в Печоры, либо в Пюхтицы.

Расскажу вам о событии, которое произошло в Печорах. В Успенском храме шла Литургия. Наверное, дело было Великим постом, потому что Литургия была долгая, и я, еще совсем мальчик, лет семи, очень устал. Закончилась Литургия, потом, по обычаю, молебен, потом панихида, а я все стоял, уже через силу, и думал: «Господи Боже мой, скорее бы все это заканчивалось!» Усталый иду на выход из Успенского собора, и вот в приделе стоит, опираясь на стену, какой-то монах, высокий, в мантии. Он меня благословляет, а потом закрывает своей мантией. Помню, мне стало как-то не по себе под этой мантией, и я слышу, как народ зашумел: что он делает, зачем он так с мальчиком? А он держит меня, потом открывает мантию и говорит: «Он будет монахом». Меньше всего в то время я об этом думал и, конечно, представить себе не мог более поздние этапы своей жизни, но Господь все так и совершил, как пророчествовал отец Марк.

А второе воспоминание — это встреча со старцем Симеоном. Мы с родителями приехали в Печоры, и была какая-то договоренность, что отец Симеон нас примет. Мы с мамой пошли к нему, а он жил в келейке, которая примыкала к храму. Кто-то из прислужников сказал нам: «Подождите, сейчас отец Симеон выйдет»; и вот мы стоим, ждем, а в прихожей темно, сыро. Открывается дверь, выходит старец Симеон, как сейчас помню, в сером подрясничке — и вдруг такое впечатление, будто в комнате свет зажгли! Вы знаете, это очень сильное впечатление произвело тогда на меня, на моих родителей. Батюшка Симеон подарил мне просфорочку, благословил, о чем-то побеседовал с мамой. Конечно, не помню, о чем была беседа, но это впечатление света в комнате, который был явлен в момент, когда старец в нее вошел, — это не иллюзия, это реальность. Старец Симеон был святой человек, настоящий подвижник, и огромное количество людей приходили к нему на исповедь, просили его молитв — так же, как к старцу Марку. В общем, Псково-Печерские старцы были в ту пору большой духовной силой, влиявшей на многих людей, в том числе отравленных тогдашним атеизмом. Вот так могу ответить на Ваш вопрос.

Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси