Накануне Дня славянской письменности и культуры, который в последние годы приобрел не только общецерковное, но и государственное значение, кандидат филологических наук, доцент, заведующая кафедрой теории и истории языка Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Л.И. Маршева дала интервью корреспондентам Первого канала. Оно было посвящено истории и перспективам церковнославянского языка и его значению для развития современного русского языка.
Церковнославянский язык — один из немногих языков мира, имеющих статус сакрального (сейчас таких лингвосистем порядка 10).
С генетической точки зрения данный язык является прямым потомком старославянского языка. Последний был создан в середине IX века святыми братьями Кириллом и Мефодием и изначально предназначался для перевода греческих богослужебных книг. То есть литургическая функция была заложена в нем исконно и намеренно.
Старославянский язык очень быстро распространился на разных славянских территориях, и в конце Х века, вместе с Крещением, пришел на Русь, где в результате адаптации перерос в церковно-славянский язык.
Иными словами, богослужебный язык, используемый в современной литургической практике, насчитывает более десяти столетий непрерывной истории, которая восходит к миссионерско-просветительской деятельности славянских Первоучителей.
Более того, русский язык, берущий свое начало также в конце Х века, всегда развивался в непротиворечивом добрососедстве двух стихий: устно-разговорной и книжно-письменной, что представлено по преимуществу именно церковно-славянскими образцами.
Данное обстоятельство, безусловно, наложило отпечаток на общий характер русского языка, в который органично вписались, обогатив его, старославянизмы и церковнославянизмы. Рядовой участник коммуникации даже не ощущает их инаковости: бытие, воскликнуть, глава, изгнание, прах, прекрасный, хождение… Между тем они по научно-лингвистическим классификациям являются заимствованиями.
Церковнославянский язык, выполняя богослужебную функцию, характеризуется стилистической однородностью, поскольку ориентирован только на называние «высоких» материй. При этом взятый как автономная система, он абсолютно нейтрален, не окрашен — настроен на один эмоциональный и экспрессивный регистр.
Данное обстоятельство резко отличает церковнославянский язык от русского, который разбит на несколько функциональных стилей, ранжирующихся содержательно и структурно. Речь идет, прежде всего, о размежевании на книжные и разговорные подсистемы. Элементы последних просто немыслимы в церковно-славянских текстах.
Было бы, конечно, ошибкой заявлять, что в богослужебном языке вовсе нет бытовой, профанной лексики.
Она есть, но доминируют все же богословская терминология, сакральные слова в самом широком смысле, ради которых, собственно, и придумывался первый книжно-письменный, общеславянский литературный язык, исторически развившийся в четыре редакции, в том числе в русскую — церковнославянский язык.
Можно сделать и другой поспешный вывод: подобная понятийно-предметная ограниченность сказывается на небольшом объеме словарного фонда.
Однако этот тезис без труда поддается развенчанию: даже основной лексический инвентарь богослужебного языка насчитывает один миллион единиц — ничуть не меньше, чем в русском.
Вполне ожидаемо и следующее возражение: «Но ведь многие единицы вообще не употребляются в современной практике либо принципиально изменили свои значения: алектор, гобзование — жительство, иногда».
Это так. Но кто из носителей русского языка может с уверенностью сказать, что он знает все его слова? Лексический минимум превращается (если превращается) в максимум очень постепенно и многотрудно. Так куда же спешить осваивающим церковнославянский язык.
Из предыдущих рассуждений вроде бы получается, что церковнославянский язык — некий стабильный монолит, скучно однообразный и абсолютно неперспективный. И это тоже ложное впечатление.
Старославянский язык, а затем и его восточнославянский извод бытовали как литературные языки, что наделяло их некоторыми типологическими характеристиками.
До начала XVIII столетия церковно-славянский был полифункциональной системой. Так, на нем по преимуществу написана древнерусская художественная литература, официально-деловые памятники, научно-богословские труды.
Книжно-письменный язык обслуживал 167 жанров: сакральных, мемориальных, агиографических…
Церковнославянский язык обладает свойством нормированности, то есть в нем представлены образцы письма, чтения, грамматики, лексики. Причем они гибкие — в более или менее строгих вариантах.
Наконец, как и любая другая литературная форма, богослужебный язык кодифицирован — его престижные модели зафиксированы в авторитетных источниках.
И здесь опять-таки налицо специфика: первейшим и главнейшим механизмом являются так называемые образцовые тексты — своды библейских книг: писать правильно то или иное слово значило писать его так, как написано в Библии. С XVI века их дополнили грамматики, словари и т. д.
Разумеется, все перечисленные признаки — функциональная и жанровая стратификация, наличие нормированности и кодифицированности, можно в случае надобности или «реанимировать», или адаптировать к современным условиям.
Богослужебный язык — динамично развивающаяся система, что наглядно демонстрирует новейшее время, когда интенсивно пишутся акафисты и службы новопрославленным святым.
Надо особо подчеркнуть: жанровая потенциальность церковнославянского — одна из плодотворных форм его развития, что может самым живительным образом повлиять на русский язык, избавив последний от деструктивной жаргонизации и катастрофического снижения речевой культуры.
Те, кто ратуют за переход в богослужении на русский язык, говорят о запутанности церковнославянского синтаксиса и морфологии.
Но любому человеку, владеющему азами лингвистической теории и обладающему логическим мышлением, по силам найти в предложении грамматическую основу (подлежащее и сказуемое), присоединить к ней другие члены, выстроить их в привычный для современного уха и глаза порядок — и уловить смысловую нить.
Многие морфологические явления также теряют свою пугающую загадочность, если подойти к ним обдуманно, сообразовываясь со сведениями из современного языка, в котором есть реликтовые остатки звательной формы, двойственного числа, аориста и проч.
Ведь недаром подсчитано: русский и церковнославянский языки обладают до 80 процентов схожих синтаксических и морфологических структур. Если знать, что грамматика — один из самых систематизированных, абстрактных языковых ярусов, можно оценить, насколько велика приведенная цифра.
А значит, как это ни парадоксально, именно о грамматический аргумент разбиваются все доводы сторонников богослужения на русском языке.
Общеизвестно, что в настоящее время церковнославянский язык является официальным, «рабочим» языком Русской Православной Церкви. Он благословлен высшей духовной иерархией.
Разумеется, и здесь находится контраргумент: зачем использовать непонятный церковно-славянский, когда есть русский — общегосударственный, общеупотребительный, общеобязательный для всех граждан Российской Федерации.
Вновь приходится напоминать: устно-разговорная и книжно-письменная (церковнославянская) разновидности всегда находились в отношениях дополнительного распределения: то, что можно было выразить в одном коде, не вербализировалось в другом. И самое главное — никаких осложнений при коммуникативном переориентировании не возникало.
И именно поэтому многочисленные альтернативные попытки Литургии на русском, украинском и белорусском и иных языках всякий раз оборачивались неудачей, а посему отнесены церковными иерархами к маргинальным.
Надо честно и смиренно признать: вопрос о затемненности церковнославянского языка лежит не столько в собственно лингвистической плоскости, сколько в элементарной непросвещенности большинства православных верующих.
Да, понять церковнославянские тексты действительно непросто. Для решения данной проблемы можно предложить многоплановые варианты: создание специальных церковнославянско-русских словарей, переводов (учебных, экзегетических, художественных и проч.), учебно-методических пособий, которые бы учитывали специфику разных аудиторий (в зависимости от возраста, образования, литургического опыта и т. п.).
Иными словами, требуются меры по масштабной популяризации церковно-славянского языка.
И здесь нельзя не упомянуть о чрезвычайно важном аспекте. Язык Русской Православной Церкви включен в научной типологии в разряд классических. Связано это с его актуальной и высокой социокультурной ценностью. Данное обстоятельство в свою очередь влечет за собой необходимость преподавания богослужебного языка — в средней и высшей школе, с тем чтобы шла непрерывная передача его знания.
Своеобразие богослужебного языка, которое доказательно объясняется с разных позиций — исторической, функциональной, богословской, научной и мн. др., слишком очевидно. Так как очевидна и незыблемость его литургического статуса.
Поэтому не может быть никакой речи о замене его на русский.
Следовательно, каждому человеку, приходящему в храм и искренно верующему, что его молитва дойдет до Господа, необходимо приложить максимум усилий для познания богослужебного языка.
Пресс-служба ПСТГУ/Патриархия.ru
